Памяти Нины

Нина была основоположником этого сайта - без ее идей и ее настойчивости нашей семейной веб-страницы просто не было бы.

И поэтому именно здесь мы помещаем немногие строки об ее жизни и ее личности.

Нина Федоровна Михайлова родилась 5-го февраля 1937 в Ленинграде (ныне Санкт-Петербург).

Отец - Федор Георгиевич Михайлов (1906-1989), член ВКП(б) с 1924 года («старый большевик Ленинского призыва», как это тогда называли), казак по происхождению и шофер по профессии; во время блокады он работал начальником колонны на «Дороге жизни», проходившей по льду Ладожского озера. Нина сохраняла для сына книгу о дороге жизни с фотографией ее отца. После войны он долго работал мастером в 34-м автотранспортном предприятии.

Мать - Нина Емельяновна, урожденная Федорова (1897-1971), окончила Смольный институт, в 1917 году работала телефонисткой, потом бухгалтером в разных советских учреждениях. Красивая, умная и властная женщина, которая любила, кажется, только себя.

Родителям было не до детей, воспитывала Нину «бабуся», Ирина Тимофеевна Федорова (1874-1957), по рассказам Нины, совершенно незаурядный человек; с фотопортрета конца19-го или начала 20-го века смотрит выразительное лицо необычайной красоты.

 Буквально с первых лет жизни Нине были привиты трудолюбие, чувство долга, потребность помочь слабому и крайняя чистоплотность, физическая и нравственная.

Нине было 4 года, когда ей пришлось узнать, что такое война. Ее любимый старший брат «Генка» (Геннадий Александрович Рудов, потом Александров - в соответствии с фамилиями предыдущих мужей матери) в 17 лет ушел в армию и погиб осенью 1943-го на Ленинградском фронте. Блокада принесла холод, голод и тьму, Нина до конца жизни не могла об этом говорить. Детей (был еще брат Анатолий, на полтора года старше Нины), да и всю семью спасла бабуся, которая сумела организовать жизнь (точнее, выживание) в нечеловеческих условиях. Война оставила вечные рубцы и в здоровье и в психике. Так, Нина просто была не в состоянии видеть голодного человека и старалась накормить, чем могла, любого, кто приходил.

В 1944 Нина пошла в школу. (Фотография сделана после седьмого класса).

posle7ogoklassa

Со многими одноклассницами ее связывала дружба, которая сохранялась до конца жизни. В 2004 году они вместе праздновали 50-летие окончания школы.

В начальных классах школы Нина училась очень хорошо, несмотря на то, что часто и подолгу болела. Ее похвальные грамоты тех лет «За отличные успехи и примерное поведение», с ликами Ленина и Сталина в верхних углах листа, к сожалению, не сохранились. В старших классах успеваемость стала хуже - появилось множество других занятий, и Нина ограничивалась четверками - «лишь бы не приставали».  На первом месте были кружки во Дворце пионеров (жила семья на ул. Софьи Перовской, ныне Малая Конюшенная, до угла Невского и Фонтанки было недалеко). В особенности нравилась ей химия. Кружок носил имя Н. Д. Зелинского, и ребята обратились к старому академику с письмом, он ответил очень добрыми словами.

Нина участвовала также в олимпиадах для школьников старших классов, которые устраивал во Дворце пионеров Ленинградский университет. В олимпиаде по химии, кажется в 1953 году, она стала победителем (грамота тоже не сохранилась).
Занималась Нина с успехом и радио, хранила открытки из-за рубежа о подтверждении связи, достигла второго разряда по радиоспорту, но затем оставила его, потому что при первом разряде - так ей объяснили добрые люди - ее забрали бы в «спецслужбы».
Много места в ее жизни занимал спорт -  сначала легкая атлетика, потом гребля. С тренером по гребле Евгенией Николаевной (?) Трубач она была тесно связана и много лет спустя: та была Нине старшим другом и советчиком. Гребля у Нины пошла очень хорошо, так что она часто ездила на спортивные сборы и даже участвовала в своей восьмерке во всесоюзных соревнованиях. Стало ясно, что нужно выбирать между большим спортом и дальнейшим образованием.
Нина выбрала химию.
Спорт дал ей, однако, очень много, прежде всего, умение преодолевать себя, но не только это. Например, она виртуозно владела скакалкой, а безупречная координация движений, которую она себе выработала в спорте, помогала ей быстро и ловко работать, как дома - она делала много по хозяйству, - так и в лаборатории. Легкость, с которой у нее все ладилось, была обманчива: за ней стояла большая концентрация ума и тела.
Не потому ли она любила цирк, знала и ценила цирковое искусство?
По окончании школы Нина не смогла поступить на химфак Университета - для этого требовалась поддержка родителей, а ее не было. Поэтому она пошла в Менделеевский техникум - потом всегда считала его своей главной школой химии. Тогда он назывался «Ленинградский нефтехимический техникум им. Д. И. Менделеева» и хранил еще дореволюционные традиции и дореволюционное же оборудование из Германии. Здесь Нина получила богатые навыки практической работы в лаборатории и знакомство с нефтехимической промышленностью. Студенты ездили на практику на нефтеперерабатывающие заводы Западной Украины; однажды ее чуть не погубил антирусски настроенный мастер - в ночную смену хотел столкнуть с помоста в чан, спас случайный приход рабочего.
Впоследствии Нина ценила свой диплом техника выше университетского, - который был ей нужен скорее формально.
Техникум Нина закончила лучшей в своем выпуске, получила диплом с отличием и право первого выбора при распределении на работу. Так она попала в Физико-технический институт, в лабораторию Н. П. Обухова, где должна была участвовать в разработке жаростойких покрытий для ракет и спутников. Одновременно она поступила на вечернее отделение химического факультета университета, так как ей стало ясно, что без диплома о высшем образовании было бы нереально думать о серьезной работе.
Завлаб быстро оценил ум и работоспособность молодой лаборантки и вскоре фактически возложил на нее эту тему. Действительно, Нине удалось, создавая путем облучения центры кристаллизации в стеклах, получить материалы с рекордными свойствами, эти результаты не были превзойдены. (Это был 1958-1959 год, о ситаллах еще никто не слышал). Но Нина чувствовала нехватку кругозора и отсутствие научного руководства, и потому решила оставить эту работу.
Случилось так, что я  в Гипроникеле в это время искал помощника, и одна моя знакомая по Университету, работавшая в Физтехе, рекомендовала мне Нину. Мы с Ниной впервые встретились летом 1960-го у памятника Кутузову перед Казанским собором (она жила ведь неподалеку) и понравились друг другу. Так и зародился наш союз.
С февраля 1961-го Нина перешла в лабораторию карбонилов металлов института Гипроникель, сначала на должность и.о. инженера, потому что ее высшее образование было еще не завершено. В истории лаборатории это было время Sturm  und  Drang: мы только что переехали из Гавани и должны были обживать пустой еще корпус, заново создавая экспериментальное оборудование. Было много черной работы, Нина всегда находила себе дело.

gipronikel

Добрый год ушел на добывание или изготовление оборудования, особенно, аппаратуры высокого давления (мы работали с давлениями до 300 атмосфер). Экспериментальную работу мы смогли начать лишь с 1962-го года.
У Нины было удивительное чутье, как организовать эксперимент, чтобы больше увидеть. Она умела, так сказать, оставлять «открытые окна», через которые можно было наблюдать непредусмотренные явления.
При этом она постоянно придумывала, как проверить свои экспериментальные результаты - «я сама себя готова отвести в милицию» - повторяла она в таких случаях, особенно, когда результаты выглядели неожиданно. Первый раз это проявилось при выполнении дипломной работы для окончания университета летом 1963, и я тогда поразился, как остроумно и эффективно она такую проверку сделала - уже буквально накануне защиты диплома.
Ей оказалось очень близким и понятным - это было уже в 2008-м году! - высказывание знаменитого американского генетика и цитолога Barbara  MacClintock. На вопрос друга «как тебе удается столько увидеть под микроскопом?», та ответила: «Очень просто: я влезаю внутрь клетки и там осматриваюсь». Вот так и Нина влезала «внутрь реакции», и, думаю, этим можно  объяснить ее поразительную интуицию при экспериментальных исследованиях. Так, это она открыла область исследования, в которой вариации реакционной способности никеля  (в реакции с СО) под воздействием различных факторов сопоставлялись с вариациями его каталитической активности в реакциях гидрирования. Она сделала об этом прекрасный доклад на Ленинградском семинаре по кинетике и катализу, вызвавший восхищение профессора И. И. Иоффе. Нина же открыла удивительный максимум скорости реакции Ni + 4CO = Ni(CO)4 в функции от содержания Ni(CO)4   в газовой фазе. Лишь десять лет спустя удалось объяснить природу этого максимума (именно, срыв при переходе от одного стационарного состояния к другому вследствие изменения стадийного механизма реакции с ростом содержания Ni(CO)в газовой фазе).
Все это было уже позже, некоторые интересные данные мы смогли представить в июне 1968 года IV-му международному Конгрессу по катализу в Москве и Новосибирске.
Коротко говоря, уже в 1963 году стало ясно, что Нина - очень способный исследователь, так что ей надо расти дальше, т.е. делать диссертацию - несмотря на то, что на нас лежала большая работа по созданию технологии синтеза карбонила никеля в кипящем слое при высоком давлении.
В течение 1964-1966 годов Нина продуктивно работала, была принята в заочную аспирантуру Ленинградского Технологического Института на кафедру физической химии к А. А. Равделю и начала писать диссертацию. Писать она не любила, шло трудно, но некоторые результаты были уже опубликованы или отправлены в печать, были поданы и первые заявки на изобретения.
Эта работа была прервана длительной, больше трех месяцев, командировкой Нины в Норильск в начале 1966 года - в качестве подсобной силы при довольно дурной инспекторской работе и дурном же руководителе. О потерянном времени Нина, однако, не жалела, потому что познакомилась с Норильском и с тамошней зимой - незабываемые впечатления.
На защите диссертации в Технологическом институте (11-го апреля 1967) она ухитрилась, съев часть содержания, доложить за 15 минут - вместо стандартных 20 (ученый совет, кажется, не был этим огорчен!), но зато прекрасно и вдумчиво отвечала на вопросы. Решение о присуждении ученой степени было единогласным. К лету 1967 ВАК (Высшая Аттестационная Комиссия) утвердил решение ученого совета.
В лаборатории мы (товарищи по работе) подарили ей по случаю защиты диссертации компас и новенький рюкзак, к которому была приклепана латунная табличка с надписью:

«Прими от нас как символ и как флаг
Надежный компас и большой рюкзак -
 
Дабы тебе тяжелый груз снести
И не свернуть с тернистого пути».

 Нина очень гордилась таким подарком - не какие-нибудь бабские штучки, а - рюкзак!

Рюкзак был выбран, конечно, не случайно: Нина давно занималась туризмом. В первый раз она поехала по туристской путевке (по Крыму) в 1955-м году, так продолжалось каждое лето, последний раз по пути «организованного» туризма она пошла в 1965-м - поехала по туристской путевке по Карпатам. Там она познакомилась с Инной Голышевой  - ее очень хорошей подругой до конца жизни. Муж Инны, Игорь Иванов тоже был заядлым туристом (на этой почве они в свое время и познакомились); вокруг них была симпатичная туристская компания, Нине ближе всех в этой компании была химик Лариса Петровна Микитенко. Мы не раз выбирались вместе с этой группой на выходные дни и особенно на майские и ноябрьские праздники куда-нибудь в Пески или еще в какое-нибудь место, обычно на Карельском перешейке.

Позже организованный туризм был окончательно вытеснен самодеятельным.  Самыми запоминающимися стали путешествия в Архангельскую область и на Соловки (1967) и особенно на Байкал (1977). Кстати, вспомнилось, как в первом из этих путешествий мы плыли на маленьком теплоходе по Вычегде, сидели на корме, глядели по сторонам и делились впечатлениями. Одновременно Нина вязала, кажется, очередной свитер - с незанятыми руками, «просто так», она сидеть не умела (это подчас раздражало некоторых ее приятельниц, заходивших к ней поболтать), -  и какая-то попутчица с северным говором сочувственно сказала ей: «отдохнула бы ты, милая, ведь все время работаешь».

С 1969 Нину избрали на должность старшего научного сотрудника, но мы продолжали работать вместе. Однако в 1971 меня по состоянию здоровья перевели в другую лабораторию, и Нина осталась одна. Но она продолжала работать, чтобы как-то завершить начатые совместно работы, хотя нам обоим было ясно, что ей, в конце концов, придется уйти.
С февраля 1973-го Нина стала старшим научным сотрудником ЦНИИ им. Крылова.
Областью ее работы в этом институте, на которую ее приняли, было энергообеспечение военно-морского флота с применением химических источников тока. Постепенно Нина освоила это новое для нее направление, сделала несколько изобретений (за одним исключением все они были засекречены) и приобрела большой авторитет как специалист. Особенно большим уважением она пользовалась со стороны военпредов, уже знавших, что ее рекомендации абсолютно надежны.

krylova

 
На годы в ЦНИИ выпали тяжелые испытания. В сентябре 1979-го умерла наша любимая дочь. От этого удара мы никогда уже не оправились. Но потеряв дочь, Нина нашла в себе мужество и силы в 43 года родить ребенка - и Бог дал ей время его вырастить, и Бог дал ей счастье - увидеть сына взрослым самостоятельным человеком. Недаром одним из любимых тостов Нины было «За мужество неблагоразумных поступков». Она еще часто вспоминала слова (второй) жены А. А. Равделя, тоже матери позднего сына: «Бог даст его, даст и на него».

Вскоре Нина нашла дополнительную отдушину: Осенью 1982 года мы купили садовый участок вблизи Выборга за 4500 рублей. Тогда это были большие деньги (я получал в месяц 300 рублей, Нина несколько больше, потому что ее институт котировался выше), чтобы собрать такую сумму, мы влезли в долги - в первый и последний раз в жизни - и заложили в ломбарде все наши ценности. С этими 4500 рублями в сумочке - никогда такой суммы у нас в руках не бывало! - Нина бесстрашно поехала одна в Выборг (а я пас ребенка) и обменяла эти деньги на Книжку садовода и прочие необходимые бумаги на владение участком и домиком на нем - «сделалась помещицей», как она шутила.

В нашу дачу она вкладывала много сил и выдумки, штудировала соответствующую литературу, искала подходящие сорта растений и постепенно переделала участок из «товарного» (прежние хозяева ориентировались на выращивание и продажу клубники) в подсобное хозяйство для нас самих. Эта чисто продуктовая сторона дела становилась все более важной по мере ухудшения снабжения в СССР; хотя Ленинград оставался на привилегированном положении, купить мясо, молоко или сметану, не говоря об овощах и фруктах, превратилось в проблему, а нам надо было кормить подрастающего ребенка. И здесь наш участок был важным подспорьем. Нина много экспериментировала и с новыми сортами и с вариантами приготовления пищи. В частности, именно она ввела культуру цуккини в наше садоводство - заказав вначале на какой-то южной селекционной станции 4 семечка (очень дорого, потому так мало), она вырастила свои первые цуккини и потом уже раздаривала семена всем желающим. Понимая, что с годами сил на сельское хозяйство будет меньше, она стала готовить переход на многолетние растения, заботливо отыскивала разные саженцы кустов и деревьев, а также лечебных растений (бадан, золотой корень). В третье (?) наше лето мы посадили яблоню, она росла медленно, и Нина была очень рада увидеть свой первый урожай яблок, кажется, в 2002-м году.

Она была творческим человеком по своей природе, и это проявлялось во всем, чем бы она ни занималась - и в ее профессиональной работе, и в быту - так, она очень изобретательно готовила еду, придумывала, как обустроить жилище и в городе и на даче.  С покупкой садового участка, как сказано, для нее открылась еще одна область для творчества -  земледелие.

Два страха давили Нину - страх за ребенка и страх не успеть его вырастить, уже тогда начались проблемы с сердцем. Надо признать, что сидевший в подсознании страх за ребенка имел основания: активный мальчишка часто их поддерживал. Особо серьезными стали «подвывих шейного позвонка» при падении с высоты летом 1984-го - тогда он лежал в больнице в Выборге, к счастью, недолго - и «чрезмыщелковый перелом левой плечевой кости со смещением» -  несчастье на карусели в детском саду в январе 1985-го; руку ему спас Николай Федорович Сысса в больнице им. Ленина.

Поэтому Нина спускала сыну с рук больше, чем следовало бы, она оправдывалась словами В. Набокова: «Балуйте детей, господа: вы не знаете, что их ждет впереди». Зато она же старалась «впихнуть в него» (так она сама говорила позже) как можно больше - от уроков музыки, рисования и английского языка, самых различных кружков во Дворце пионеров до занятий плаваньем, коньками и, позже, фехтованием. Сюда же нужно добавить разнообразные познавательные экскурсии - в Эрмитаж, в детский оперный театр, и даже - это в 1990-м и 1991-м - в Болгарию и по Карелии - на Валаам и в Кижи.

В 1990(?) сыну купили импортный (из ГДР) микроскоп - обо всем мама думала!

Другой страх - не успеть вырастить - тоже, к сожалению, был обоснованным. Проблемы со здоровьем у Нины были давно, отчасти она их преодолела благодаря спорту (она с благодарностью вспоминала Трубач в этой связи), но всю вторую половину 80-х годов они нарастали, как по крови (чрезмерно низкий гемоглобин), так и по сердцу. Нина не щадила себя на даче, но особенно много добавили служебные неприятности. Ей навязывали систему химического энергообеспечения для военных судов, которая включала в себя получение водорода через боргидриды и потому давала вредные выделения. Нину особенно возмущал аргумент, что матросы ведь не члены профсоюза. Два месяца она сопротивлялась, ничего не подписала, но кончилось инфарктом и инсультом одновременно, ее увезли на «скорой помощи» 9-го ноября 1990-го без большой надежды спасти. И не спасли бы, если бы не ее воля к выздоровлению: она считала, что не имеет права оставить десятилетнего сына сиротой. С невероятным упорством, в непрерывных упражнениях, восстанавливала она утраченные простейшие способности - говорить, считать, писать, потом вязать, еще позже, уже дома, играть на пианино. (Пианино мы купили в 1985, чтобы учить ребенка и одновременно тренировать сломанную руку).

Во многих отношениях Нина была необычным человеком, ее часто считали «странной». Так, она была экстрасенсом, видела ауру людей, в разговоре нередко реагировала не на слова, а на мысли и чувства собеседника; могла читать на лбу человека его судьбу (но редко этим пользовалась; как-то она сказала: «раньше я удивлялась, как это люди не стесняются показывать свой лоб ? там же все написано!» ). Она обладала даром прямого, непосредственного восприятия («я импрессионист», говорила она о себе; действительно, она верила первому впечатлению от человека, и я не знаю случаев, чтобы она ошиблась [Кстати, впервые увидев Путина в телевизоре в 1999 или, самое позднее, в 2000 году, она сказала: «Это страшный человек»]).

Ей были близки строки Баратынского:
 
«Но чувства презрев, он доверил уму,
 Вдался в суету изысканий.
 И сердце природы закрылось ему,
 И нет на земле прорицаний».
 

Из-за своей сверхчувствительности она бывала подчас вспыльчива и раздражительна, не раз шла на ненужное обострение конфликта и/или отношений, что не приносило ей ничего, кроме неприятностей.

Все же она честно старалась «быть как все», однако, ей это плохо удавалось: слишком уж нестандартным человеком она была.

Ее реакции на медикаменты резко отклонялись от среднестатистических - причина многочисленных проблем с медициной.

Так же, как она была крайне чистоплотна в прямом смысле, она была необычайно щепетильна в человеческих отношениях. Для нее было просто невозможно говорить о личных делах третьих лиц. Подруги делились с ней своими секретами, зная, что она никогда никому их не выдаст.

На эмиграцию в Германию она согласилась неохотно, ради семьи, в особенности, ради сына, впрочем, разгон Белого дома в октябре 1993 сильно помог преодолеть колебания. Я поехал вперед, в сентябре 1993, чтобы как-то «проложить лыжню», Нина оставалась с Даниилом до января 1994 (прибыть к совместной встрече Нового года не получилось). Несмотря на все стрессы, она с жадным интересом стала знакомиться с новым для нее миром - и в первые же месяцы увидела множество связей между культурами России и Германии.

В Германию она привезла тяжелые проблемы со здоровьем; потом она признавалась, что в последние дни перед отлетом и во Франкфуртском аэропорту ее основная мысль была - успеть довезти Даньку и сдать его мне. Ее мучила «абсолютная аритмия», и она была убеждена, что не выжила бы в 1994-м, если бы не помощь DrRainer Bodem (ныне, к сожалению, уже покойного, Нина была очень расстроена увидев в газете объявление об его смерти). Все же постепенно здоровье удалось в некоторой степени стабилизировать (от «очень плохо» до «плохо», а временами - до «удовлетворительно»), она не раз говорила, что в России она бы не выжила.

Попытки найти систематическую работу по специальности уже в тогдашних (1994-95) условиях оказались безнадежными, но Нина просто не могла оставаться без дела. Она очень рассчитывала реализовать свое интересное изобретение - водоактивируемый электрохимический источник тока нового типа - и мы положили много усилий на эти попытки. В 1995 году была подана заявка на патент. Двухлетние переговоры с Израилем, где разные фирмы обещали купить и реализовать это изобретение - уже предполагалось, что Нина туда на время поедет для этой работы, - закончились разочарованием. В Германии Фраунгоферское общество отказалось поддержать реализацию изобретения, единственное ведомство, которое могло бы им серьезно заинтересоваться, - военное министерство. Но Нина поостереглась с ним связываться - ей хватило контактов с военными в России. Патент на ее источник тока был выдан, и Нина была этому рада, но «внедрить», как говорили в Советском Союзе, это изобретение не удалось; knowhowНина унесла с собой.

 Тем активнее занималась Нина тем, что могло бы способствовать укреплению связей между культурами двух стран. Область, которую Нина открыла и долго в ней работала - научно-техническая эмиграция из России в Германию в 20-м веке. Первоначально мы надеялись на поддержку одного из фондов - у нас не было денег на поездки по крупным городам для архивных поисков, - но и эти надежды не сбылись. Пришлось ограничиться работой с литературой, и это позволило собрать обширные материалы.

Толчком к еще одной области деятельности послужили контакты с возникшим в Heidelberg'e клубом "NeueZeiten". Первоначально казалось - да так оно и было - что работа здесь будет в помощь русскоязычным иммигрантам, и в 90-х годах сотрудничество с клубом шло на лад. Так возникли по заказу Владимира Искина (председателя клуба) первые Нинины брошюры - немецко-русские словарики для школьников по химии, физике и математике. Потом она была ими недовольна - но это стало началом. Вскоре Нина по своей инициативе составила немецко-русский словарь-лексикон по музыке, несколько позже - пособие по написанию школьных сочинений, которое тоже включало в себя словари-лексиконы о понятиях немецкого языка. Эти работы были опубликованы в виде брошюр клуба "NeueZeiten". Позже стало ясно, что из-за отсутствия рекламы эти брошюры почти не находят читателей, а сам клуб переориентируется на предпринимательство. Поэтому последующие работы - сначала «Школьный предмет религия», потом «Молодежный язык Германии» и «Как писать научные и прикладные тексты» Нина составляла, уже не связывая себя объемом клубной брошюры. Все они были приняты Максимом Мошковым в его электронную библиотеку. Затем они были установлены также на нашем сайте - именно Нина выдвинула и продавила через своих несколько пассивных мужчин идею создать собственную интернет-страницу  -  и далее переняты многими электронными библиотеками России. Это Нину очень радовало, она часто повторяла: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» и интересовалась числом посещений нашего сайта и наших работ в библиотеке Мошкова.

Ведь радостей в эмигрантской жизни у нее было немного, и эти работы были одной из отдушин.
Особая радость для нее была здесь (в Маннхайме) - собирать грибы в Зандхофенском лесопарке - туда было около получаса езды автобусом. Она не раз удивлялась - «не думала я, что буду еще собирать грибы»: раньше ей казалось, что это возможно только в России. У найденного гриба, если это был хороший белый, она останавливалась и, прежде, чем срезать, звала меня - посмотреть, какой он красивый. Иногда же мы выбирались в лес или на реку просто так - погулять или посидеть на солнышке.
Вообще, эмиграция давалась ей с трудом, резко сузился круг общения; даже с духовно близкими людьми, которых мы нашли здесь, контакты были затруднены из-за неродного языка. Нина испытывала отвращение к системе, в которой она выросла и прожила бóльшую часть жизни, но она страдала от того, что земля здесь оказалась чужой, особенно в Хайдельберге она, экстрасенс, это чувствовала, - «чужая земля», повторяла она не раз, подразумевая не страну, а именно землю под ногами. Ей не доставало ее подруг, ее любимого садового участка, ее прекрасного города с его музеями и театрами. Поэтому она каждое лето отправлялась в Петербург - «в отпуск», хотя бóльшая часть ее времени в России уходила на противные и трудоемкие дела по поддержанию квартиры и дачного участка. Она считала необходимым оставить это наследство сыну.

Пока позволяло здоровье, мы предпринимали небольшие - трехдневные -  путешествия. Так, благодаря помощи друзей удалось участвовать в «Studienreisen», как это здесь называют, в Бонн (и даже присутствовали на заседании Бундестага) и в Берлин; самостоятельно мы побывали в Париже и в Праге. Главным туристским событием - и это чудо, что это удалось, так считала Нина,- стала неделя в Исландии в августе 2007-го: об Исландии она мечтала с юных лет.

Последние 15 месяцев ее жизни прошли под знаком смертельной болезни - лейкемии, о чем мы сначала даже не знали. Это было очень тяжелое время, достаточно сказать, что Нина честно боролась до конца. Последней ее большой радостью была вылазка втроем 18-го августа 2009 в китайский ресторан - узнать, что же такое «утка по-пекински» (она же интересовалась китайским языком и китайской культурой в течение последних лет). На другой день Нина попрощалась с сыном - была рада, что смогла сделать это стоя. Она была мужественным человеком и героически преодолевала свою слабость. Лишь последние 48 часов она лежала.

Теперь ей снова легко.