Recollections on my early interest for chemistry
28.4.2000
Дорогой Алька!
Спасибо за поздравления, решил откликнуться тотчас. По примеру Эйнштейна, сочинившего к своему 70-летию нечто вроде собственного некролога, решил и я кое-что вспомнить.
Хочется назвать несколько впечатлений, повлиявших на развитие интереса к науке. Несколько детских довоенных воспоминаний:
- шарики ртути на блюдце, как они сливаются в большую каплю;
- вольтова дуга между угольками (из печи - тогда отопление было - дровами); чтобы избежать короткого замыкания, отец вставлял электроплитку в качестве сопротивления. Этот же опыт я потом демонстрировал своим сыновьям - так и обеспечивается связь времён! (Впрочем в науку никто из них не пошёл, мой пример подействовал скорее отрицательно).
- Очень запомнилось, как отец давал падать катушке (была просто под рукой) и листку бумаги. На вопрос, почему катушка падает быстрее, я ответил - потому, что она тяжелее. Тогда отец скатал бумажку в тугой комок - и она упала так же быстро, как и катушка. И вот удивление и попытка понять, в чём же дело (не могу однако вспомнить, понял я тогда или нет!), это странное состояние творчества - крепко запечатлелось.
(Ещё из довоенного - то, что заметных впечатлений не оставило, но всё же было: 1. Попытки фотографировать - появился «Фотокор» со штативом и пластинки 9х12; меня учили в частности проявлению и закреплению. 2. Повидимому в связи с окончанием 4-го класса - или раньше - подарили мне набор «Юный химик», но тут же стало ясно, что это рановато. Набор этот, оказавшийся впоследствии довольно жалким, всю войну пролежал в квартире на Разъезжей; потом я использовал из него пробирки с нашатырём и гашёной известью).
- Позже, это был уже пятый класс, в эвакуации (на окраине Куйбышева, школа была каменной и и трёх- или даже четырёхэтажной, а все жилые дома - просто деревянные избы; но какой была библиотека, куда я бегал почти ежедневно, - вспомнить не могу) сильное впечатление произвела книжка М. П. Бронштейна «Солнечное вещество»; это, как я потом понял, была большая удача, поскольку сочинения репрессированных авторов из библиотек изымались. С этой книжки (а после войны попалась ещё «Загадка магнита» Шаховской и Шика) и начался интерес к истории науки.
- В седьмом классе, в Москве, началось преподавание химии, и тогда поразил простой опыт: смешение двух белых порошков, нашатыря и гашёной извести, производит резкий запах (аммиака). Этот опыт и сейчас кажется мне очень красивым.
- И последнее из сравнительно ранних впечатлений. Это был уже восьмой класс, уже почему-то именно химия меня больше других предметов привлекала - скорее всего из-за разных внешних эффектов. Я вычитал где-то, может быть просто в школьном учебнике Верховского, что раствор щёлочи реагирует с алюминием с выделением водорода. Рая Шлейфер (сейчас понял, что она моя троюродная сестра!) работала тогда в ЦНИИ им. Крылова, в лаборатории пластмасс(?) и снабжала меня (конечно благодаря заботе родителей, о чём я тогда не догадывался) разными веществами, которые я хранил в коробке - корпусе патефона. И вот, я поставил на подоконник колбу с раствором едкого натра, всыпал в неё слежавшиеся кусочки алюминиевого порошка - вскоре началась реакция! Самым удивительным было то, что водород уже раньше был внутри этих веществ - но в каком-то скрытом виде - а теперь он выделяется! Пожалуй такого сильного восторженного удивления я больше никогда уже не смог испытать.
[Нечто подобное было правда, когда в дипломной работе я вывел «уравнение сосуществования фаз двухфазной бинарной системы при постоянстве состава одной из фаз»: было удивительно, что такая закономерность существовала и до того, как я её нашёл, но никто о ней не знал! (Лет через десять после того я встретил это уравнение в «Термодинамике» Шоттки, 1929, но суть дела здесь ведь не в приоритете.) ]
Пора возвращаться к школьным годам. Весной 1945, быть может даже по окончании войны, наша учительница химии, я у неё был «ассистентом», т. е. мыл посуду после опытов, в частности после эффектного возгорания порошка сурьмы в цилиндре с хлором (без тяги! потом болело в груди; так и не знаю, была это её серость или просто наплевательское отношение), послала меня на химическую олимпиаду во Дворец пионеров. Там мне быстро продемонстрировали моё невежество (уже не помню, чего я не знал; как-то фигурировала там хлорсульфоновая кислота в качестве дымообразующего) и это задело самолюбие. Всё лето я читал разные книги по химии, покупал у букинистов старые учебники и хотя всё это шло безо всякой системы, голова была свежая, я сшил себе толстую-претолстую тетрадь и выписывал в неё всё, что казалось важным. Особенно полезной помнится двухтомная химия А. Смита, изданная в русском переводе году в 1930(?) и «Техника и методика химического эксперимента в школе» В. Н. Верховского. Эксперименты шли большей частью по этому руководству для учителей (но не только по нему) безо всякого плана и лабораторного порядка. Помню: воспламенение смеси сахарной пудры с бертолетовой солью от нескольких капель конц. серной кислоты; взаимодействие Al c J от прибавления воды - эту пробирку разнесло у меня в рукaх перед носом, занавес у окна был испорчен; Лизеганговы кольца (желатина и сульфат магния с крепким аммиаком); конечно иодистый азот; выделение J при сливании растворов KJ и медного купороса (CuJ2 не существует, только CuJ); плавление иода в пробирке; неудачная попытка осадить гидроокись меди приливанием крепкого аммиака к раствору медного купороса. Я заметил неожиданное изменение цвета, но значения не придал и не заинтересовался (про аммиачные комплексы меди узнал много позже).
В 9 и 10 классе учительница химии была другая, Рашель Исидоровна, она меня на уроках не спрашивала, ограничиваясь письменными работами: в них я и выкладывался, писал как под диктовку. На городских олимпиадах 1946 и 1947 был победителем, что впрочем радовало больше родителей.
В эти же годы отец сводил меня раз на кафедру химии в своём ЛИИЖТе; ею руководил доцент Копытковский, тихий интеллигентный человек (помнил его ещё по Москве). Он показал взаимодействие с водой натрия и калия и объяснил, что с калием выделяющийся водород загорается тотчас, а с натрием нет из-за разницы в теплотах реакции.
Коротко говоря, так я и втянулся в эту химию, и после школы вопрос был только - поступать в университет или в Технологический институт. В пользу университета решили какие-то случайные соображения, кажется, главным образом то, что туда собрались близкие одноклассники - В. Лавендо и В. Фёдоров на физфак и Б. Гамбург на истфак.
Всё дальнейшее было уже при тебе - у нас солидный стаж набежал!
Были: Кара-Бугаз, ЦНИИ-138, 35 лет в Гипроникеле и 6 ? лет в Германии.
Подытожить эти годы можно так: был усерден, любознателен, разбрасывался на многое, что казалось интересным, и в силу недостаточной целеустремлённости и нехватки честолюбия, здравого смысла и просто характера не сделал того, что мог бы при отпущенных не ахти каких, но всё же способностях. [В частности не сумел завершить двух больших работ, которыми долго занимался и громадные заделы по которым (не считая опубликованных фрагментов) летом прошлого года пошли соответственно в макулатуру («Теоретические основы карбонил-процесса в металлургии никеля») и в Архив Музея Менделеева («Химическая термодинамика в историческом развитии»)].
Остаётся утешаться тем, что и на излёте ещё пытался что-то делать - пусть малое, уже без размаха, с которым ещё смог подать «Горстмана»[Забавно, что на «Горстмана» появились положительные рецензии в Англии и США, но, кажется, никаких откликов в Германии]. (Это 27 статей для Badische и Baden-Wurttembergische Biographien, две для Neue Deutsche Biographie и одна - в Der Rhein-Neckar-Raum und die Revolution von 1848/49). Хорошо бы ещё закончить «Шрёдера», но это уже как получится. Спасибо за то хорошее, что выпало, а о плохом - нет смысла вспоминать: не помня зла, за благо воздадим!
Так что знаменитые строки Бродского, что ты прислал, мне близки.